На руинах «Колдовства» - Страница 33

У него перехватило дыхание.

— Нет, — наконец сказал он, глядя на нее сверху вниз. — Я хочу вас.

Он хотел ее, но в его желании что-то изменилось, и эта перемена пугала его и приводила в замешательство. Он никогда не переживал ничего похожего на то ослепительное мгновение в конюшне и был сейчас необъяснимо неуверен в себе.

Дрожь его низкого голоса казалась Симоне очень чувственной. Он стоял так близко от нее, что их тела почти касались. Ей казалось, что она вся горит, но руки ее заледенели.

Симона облизала внезапно пересохшие губы. Арист взял ее лицо в ладони, нежно лаская бархатистую кожу большими пальцами. Ее сердце бешено забилось. И хотя она понимала, что сейчас может случиться, не могла отвести взгляд от его искрящихся глаз. Симона видела властность и честолюбие в сильной линии его подбородка, но изгиб рта был нежным.

Они шли к этому моменту с той волшебной близости вальса на сумеречной галерее в Бельфлере, и она не попыталась уклониться, но предупредила:

— Я не буду ничьей собственностью, месье Бруно!

— Нет?

Руки, обнимавшие ее, были властными, и его поцелуй — уверенным. Когда он прижал ее к себе и рука его оказалась на ее груди, будто огонь хлынул по ее венам, она невольно подалась вперед.

— Ваши губы противоречат вам, — прошептал он. — Они говорят: «Возьми меня».

Прежде чем она обрела дар речи, Арист поцеловал ее снова. На этот раз его язык проник в ее рот, и ее мгновенная ответная реакция была шокирующей. Она задохнулась и отпрянула от него.

Господи! Она флиртует с катастрофой! Этот огромный властный мужчина угрожает самой основе ее независимости. Он не нужен ей, с его официальной любовницей и несчастными рабами! Ее тело действительно предает ее. Симона поднесла руки к дрожащему рту.

Он отвел их и не отпустил.

— Я знал, что под этой устрашающей независимостью скрывается страстная женщина, — сказал он, его глаза сияли.

Он поднес ее пальцы к своим губам. Сладкий огонь пронесся от них по всему ее телу, и она снова почувствовала пугающие искры в самой глубине своего существа.

Как будто он тоже почувствовал это и ласково сказал:

— Вы хотите меня, дорогая Симона. Признайте это.

Она выдернула руки и холодно сказала:

— Вы льстите себе, месье Бруно, — но трепет ее голоса противоречил нарочитой холодности.

— Вы не юная девочка, мадемуазель Симона, — сказал он прямо, но совсем не грубо. — Я знаю, сколько сезонов вы выезжаете в свет, и наслышан о блестящих предложениях, которые вы отвергли. Говорят, что у вас нет любовника. А вы можете столько дать мужчине! Вы растрачиваете свою страсть на лошадей, не так ли?

Девушка вызывающе откинула голову:

— Они стоят моей любви!

— Вы пугаете меня, дорогая Симона. Вы — как снежный покров на дремлющем вулкане. Господи, что будет, когда вся эта страсть прорвется!

В его голосе слышалось такое предвкушение, что она вдруг затряслась от ярости.

— Месье!

— Ваша мать признала, что боится, как бы вы не сломали себе шею. Это неудовлетворенная страсть подливает масла в огонь ваших безрассудных скачек? Позвольте мне удовлетворить ее!

— Месье, не смейте так разговаривать со мной!

Как он смеет! Ее ярость — или страх? — привела ее в бешенство. Она отступила от него и сказала:

— Извините, месье, но я не могу продать вам одну из своих лошадей. Я отдаю своих арабских скакунов только тем, кто знает, как обращаться с чистокровными животными, а я думаю, что вы этого не умеете.

— Испытайте меня, мадемуазель, — весело предложил Арист.

— До свидания, месье Бруно.

Его глаза были такими ласковыми, а его рот таким сладким, что она вот-вот готова была сдаться, но упрямо стояла, прижавшись спиной к перилам, свирепо глядя на него, пока он не поклонился ей, насмешливо подчиняясь.

— До свидания, мадемуазель Арчер.

Он спустился по ступеням к своей лошади, которую держал маленький грум.

— Я вернусь, — крикнул Арист, садясь в седло. — Мой Сабр не хуже любого из ваших арабских скакунов.

Он улыбался.

На следующее утро Арист отправился из Нового Орлеана в Бельфлер на корабле, обслуживающем северное побережье озера Понтчартрейн. Образ Симоны Арчер не покидал его — ее чистые глаза, светящиеся слезами, и ее голос, дрожащий от любви, когда она ласкала и хвалила свою кобылу. Какой мужчина не отдал бы все на свете, чтобы стать тем, кому она подарит все богатство своей любви!

А она изливала ее на своих арабских лошадей.

Дремлющий вулкан, покрытый снегом!

Его кровь кипела, когда он представлял взрыв так долго подавляемой страсти этой прелестной смелой женщины, привлекшей его внимание на охоте. Арист удивлялся, что раньше не заметил ее необыкновенных качеств. Он подчинился удобству отношений с Элен де Ларж — его дружба с Филиппом и его молчаливое поощрение сделали это чем-то вроде союза втроем, — и его внимание не отвлекалось, пока Симона Арчер не унизила его публично своим искусством верховой езды. Но он еще заставит ее заплатить за это.

Однако, вспоминая тот трогательный момент, когда чистокровная кобыла родила жеребенка, он чувствовал глубокую тревогу. Арист не привык к таким серьезным чувствам. Господи, он не мог позволить себе увязнуть так глубоко. Вдали от Симоны, вдали от магнетической силы ее прямого взгляда, ярко вспоминая, как неожиданно ее изящное неподатливое тело стало соблазнительно мягким под его возбуждающим поцелуем, он мог только трясти головой и удивляться, не сошел ли с ума, дразня ее в то утро в Беллемонте.